То, что произошло с писателем Иваном Шмелёвым в мае 1934 года, было настолько знаменательным, поучительным и радостным, что он не мог умолчать об этом. Чудесно слово Исаии: «О. вы, напоминающие о Господе! Не умолкайте!» (Ис. 62, 6).
Болезнь, начавшаяся ещё в 1910 году, обострилась в эмиграции. Обследования показали, что у него воспаление и язва 12-перстной кишки. Боли были жуткие, вес постепенно упал до 50-ти килограммов. До Парижского госпиталя насилу добрался с женой. Боли продолжались, что-то грызло в животе, не переставая, температура поднялась до 39 градусов. Он вспоминает: «Молился ли я? Да, молился, маловерный, слабо, нетвёрдо, без жара… но молился. Я был в подавленности великой, я уже и не помышлял, что вернутся когда – хоть на краткий срок! – дни без болей.
Боли усиливались, рвоты тоже. Профессор заявил, что операция необходима, что язва 12-ти перстной кишки в полном развитии, что кишка деформировалась и прочее… дело плохо. Иван просил скорее оперировать, всё равно… скорей только. А дальше? Он чувствовал, что «дальше» для него не существует, дальше – конец, конечно. Он молился, конечно. Он не был неверующим, нет; но крепкой веры и прочной духовности не было. Молился и вмч. Пантелеимону и прп. Серафиму. Молился и думал – всё кончено. Сделал распоряжения, на случай. По православному обычаю (но не из глубокой духовной потребности) попросил поисповедовать и причастить его. Пришёл иеромонах Мефодий, из Аньера, исповедовал и приобщил его.
Иван Шмелёв пишет: «Этот день был светлее других, и в этот день впервые, кажется, за этот месяц – не было у меня дневных болей. Это было 15 мая. И, странное дело, появился аппетит. Я с наслаждением, помню, сжевал принесённую мне о. Мефодием большую просфору. Знаю, что обо мне в эти дни душевные мои друзья молились. Меня должны были перевезти в клинику для операции. Мой друг повёз мои рентгеновские снимки 12 шт. хирургу. Это было 17 или 18 мая. В эту ночь я опять кратко, но, может быть, горячей, чем обычно, мысленно взмолился… - именно взмолился, как бы в отчаянии, прп. Серафиму: «Ты, Святой, преподобный Серафим… можешь!.. верую, что Ты можешь!.. Только. Ночью были небольшие боли, но скоро успокоились, и я заснул. Заснул ли? Не могу сказать уверенно: может быть, это как бы предсонье было. И вот, я вижу … радио-снимки, те, в стопку в 12 штук, и на первом – остальных я не видел, – тонким почерком, уже не по-французски, а по-русски, меловыми чернилами написано, явственно, ну вот как сейчас вижу: «Св. Серафим». Только. Русскими буквами, и с сокращением «Св.» И всё. Я тут же проснулся и пришёл в себя. Болей не было. Спокойствие во мне было, будто свалилась тяжесть. Операция была уже не страшна мне. Я позвал жену – она дремала, истомлённая бессонными ночами. Я рассказал жене, ей показалось это знаменательным. И мне тоже. Словом, мне стало легче, душевно легче. Я почувствовал, что Он, Святой, здесь, с нами…».
Когда Шмелёва привезли в больницу, хирург начал осторожно нажимать точки живота, спрашивая о боли. Болей не было. Он пожал плечами и сказал, что привезённые рентгеновские снимки ему не о чём не говорят, и что надо сделать повторный рентген. Повторный рентген показал, что кишечник здоров.